Вот непримиримое противоречие Запада и Востока. Именно это, рожденное отчаянием, своеобразие
восточной мысли и является одной из основных причин политического и социального застоя азиатских государств. Именно этой подавленностью личности, запутанностью ее, ее недоверием к силе разума, воли и объясняется мрачный хаос политической и экономической жизни Востока. На протяжении тысячелетий человек Востока был и все еще остается в массе своей «человеком не от мира сего».
Это печальное явление я объясняю особенными свойствами
восточной мысли, направленной не к жизни, не к земле и деянию, а к небесам и покою. Поучительно противопоставление двух типов ума, сделанное известным писателем и социалистом-фабианцем Гербертом Уэльсом в речи, произнесенной им 24 января 1902 года в Лондонском институте изучения Востока...
Неточные совпадения
«А что, если б у японцев взять Нагасаки?» — сказал я вслух, увлеченный мечтами. Некоторые засмеялись. «Они пользоваться не умеют, — продолжал я, — что бы было здесь, если б этим портом владели другие? Посмотрите, какие места! Весь
Восточный океан оживился бы торговлей…» Я хотел развивать свою
мысль о том, как Япония связалась бы торговыми путями, через Китай и Корею, с Европой и Сибирью; но мы подъезжали к берегу. «Где же город?» — «Да вот он», — говорят. «Весь тут? за мысом ничего нет? так только-то?»
Мысль немецкая или русская казалась темной, иррациональной, опасной для будущего цивилизации,
восточным варварством.
Он прошел вдоль
восточного берега и, обогнув северные мысы Сахалина, вступил в самый пролив, держась направления с севера на юг, и, казалось, был уже совсем близок к разрешению загадки, но постепенное уменьшение глубины до 3 1/2 сажен, удельный вес воды, а главное, предвзятая
мысль заставили и его признать существование перешейка, которого он не видел.
В Крыму и на Кавказе опять-таки хороша только природа, а населяющие их
восточные человеки, с их длинными носами и бессмысленными черными глазами, — ужас что такое!.. в отчаяние приводящие существа… так что я дошел до твердого убеждения, что человек, который хоть сколько-нибудь дорожит
мыслью человеческой, может у нас жить только в Москве и в Петербурге.
Неужели и тут надо видеть основную
мысль его — отстоять древнюю русскую народность
восточную от тлетворного влияния Запада?
Уже с XIII века Западная Европа решительно и упорно приступила к поискам новых форм
мысли, к изучению и критике
восточного догматизма, а у нас в XVII веке требовалось, чтобы «никто из неученых людей в домах у себя польских, латинских и немецких и люторских, и кальвинских, и прочих еретических книг не имел и не читал.
Бог, как Трансцендентное, бесконечно, абсолютно далек и чужд миру, к Нему нет и не может быть никаких закономерных, методических путей, но именно поэтому Он в снисхождении Своем становится бесконечно близок нам, есть самое близкое, самое интимное, самое внутреннее, самое имманентное в нас, находится ближе к нам, чем мы сами [Эту
мысль с особенной яркостью в мистической литературе из
восточных церковных писателей выражает Николай Кавасила (XIV век), из западных Фома Кемпийский (О подражании Христу).
Это особенно нужно сказать про славянофилов, у которых влияние Шеллинга и Гегеля также оплодотворило богословскую
мысль, как некогда влияние Платона и неоплатонизма оплодотворило богословскую
мысль восточных учителей церкви.
Овцы спали. На сером фоне зари, начинавшей уже покрывать
восточную часть неба, там и сям видны были силуэты не спавших овец; они стояли и, опустив головы, о чем-то думали. Их
мысли, длительные, тягучие, вызываемые представлениями только о широкой степи и небе, о днях и ночах, вероятно, поражали и угнетали их самих до бесчувствия, и они, стоя теперь как вкопанные, не замечали ни присутствия чужого человека, ни беспокойства собак.